Апельсины Мы сидели на склоне холма, обдуваемые со всех сторон влажным, суровым ветром поздней осени. Мы сидели и смотрели вдаль, на тонкую, длинную полоску воды у самого горизонта. На маленьких, едва заметных чаек, кружащих у поверхности лимана и тщетно высматривающих в темных глубинах под собой костлявых рыбешек. - Осталось еще немного переждать. Вода покроется льдом. – Сказал Максим, задумчиво глядя куда-то в пустоту. Мой близкий товарищ. Пугающей худобы, он выглядел невероятно жалко, сидя здесь, на этом отшибе в своей затасканной одежде, будто сухое, скрюченное от мороза деревце, мертвые корни которого уже никогда не вернут его к жизни. Но первое впечатление ошибочно. Я не знал человека, в котором было бы больше любви и тяги к этой самой жизни, чем в Максиме. И хотя среди мириад коричнево-ржавых веснушек на его лице проступала бледность и темные круги под глазами от усталости и вечного недоедания, друг мой был сильнее других. - И что с того? – тяжело вздохнув, после долгого молчания поинтересовался я. - Мы сможем перейти на ту сторону. - Ничего глупее я в жизни не слышал. - Ерунда! Миш, мы сотни раз обсуждали это. На той стороне люди, еда и припасы. Жизнь, в конце концов, на той стороне! - Ты хочешь это обсуждать? – устало потерев лицо грязными руками, спросил я. - Да, я хочу это обсуждать! Выскажись, давай! - Тебя не смущает, что каждый день оттуда прилетает пара десятков снарядов, большинство падает в поле, но иногда они все же достигают цели. - Люди говорят… - Ах, так люди говорят?! – перебив друга, возмутился я. – Дай-ка угадаю! Они говорят, что с той стороны сидят точно такие же, как и мы, что они не хотят и специально мажут, да? - Да, именно так, и ты знаешь, что это правда, Миш. - Правда? Ну, извини меня, но на прошлой неделе я видел человека, который на моих глазах превратился в кровавое месиво, я видел, как его остатки доедали собаки, видел и думал о том, что это неправда, ведь в жизни так не бывает, а те люди не хотят причинять нам вред. Но они причиняют! - Они выполняют приказ, как и наши, ведь они тоже стреляют, просто не так часто. - Да? Наши лишь заряжают ответный огонь – вот что наши! - Ты уверен, Миш? Подумай сам, глубоко в душе ты знаешь, что на том берегу сидят не звери люди, которые смогут нам помочь, а если и не помочь, то хотя бы оказаться полезными. В конечном итоге, никто не отменял рыночных отношений! - К черту! У тебя должна быть хоть капля гордости, Максим! - И на что ты будешь меняться? Кроме хлеба ни у кого не осталось чего-то более полезного. Все забрали солдаты, забрали и не вернут! А моя бабушка…ты же ведь помнишь про нее, она медленно умирает, ей нужны лекарства, нужна хорошая еда, где мне еще их взять, а, Миш? Где? И после этого ты говоришь про какую-то дурацкую гордость? Ты знаешь, что ради близких я себя в кровь стереть готов. А кроме бабушки и тебя у меня больше никого нет. Что мне лед? Я бы переплыл эту паршивую реку, да только знаю, что потону, слишком вода холодная теперь. - Мне это не нравится. – Я покачал головой, снова начав разглядывать, казалось бы, далекую воду. - Мне тоже, но это наш шанс. Что если, что если они помогут нам выбраться отсюда? Может дальше есть хоть какая-то надежда на спокойную жизнь? - Есть, но эта надежда не для нас. Мы либо подохнем тут от бесконечных обстрелов, которые рано или поздно станут бить в цель, либо от голода и болезней, против которых у нас ничего нет. - Но есть у тех, кто за рекой… - Да, Максим, ты прав. Как бы тяжело не было это признавать, но нам придется попробовать. Мне это не по душе, но другого выбора у нас нет. В конечном итоге, твоя бабушка не должна вот так вот просто умереть, только потому, что в один день у нее не будет лекарств. - Спасибо, Миш. – Сказал Максим дрожащим голосом. Я внимательно посмотрел на него. Снова его правый глаз нервически задергался, а зрачки заблестели, он едва сдерживался, чтобы не заплакать. Я знал, как тяжело ему это дается. - Все эти разговоры…знаешь, Максим, это все неважно, правда! Давай сделаем так, как ты хочешь, ведь ты мой друг. - Наши времена, что произошло вдруг? Я помню, когда мой отец еще был дома, он рассказывал, как они голодали в девяностых. Зарплаты задерживали, а от государства остались дымящиеся пылью руины. Представляешь, он так и говорил: «Я глотал пыль на заводе, а потом глотал пыль у дороги, оказавшись выброшенным за борт». Двадцать первый век! Его пророчили, как век нескончаемого прогресса, а мы застряли здесь, посреди этой дурацкой войны! Да уж, голод-то теперь получше, чем в те времена. – Воскликнул я, всерьез рассердившись. - Знаешь, голод и разруху еще можно перетерпеть. Меня больше всего тревожит другое. Против кого мы воюем, против кого воют наши отцы и братья? Против наших же близких. Разве это возможно осмыслить? Я думал, такое бывает только в книжках, чтобы увеличить драматический накал и переживание за героев. Миш, а за нас кто-нибудь будет переживать, как думаешь? - Я переживаю за тебя. – Шепотом сорвалось с моих губ. Потом еще очень долго мы сидели в полном молчании, погруженные каждый в свои собственные мысли. Будто и не замечали холодного ветра, который дул все сильнее. Будто и не было этой мерзлой земли под нашими ногами. - Я вспомнил, как было все раньше. - О чем ты? – подняв голову, спросил друг. - Через несколько дней Новый год. Я вспомнил, как мы доставали старенькую елку с темно-зелеными, пластиковыми ветками. Мы собирали ее все вместе, как большие дети, нанизывая ветку за веткой на длинный металлический штырь. По телевизору шла вся эта предновогодняя ерунда или старые фильмы советских времен. На столе салаты и компот. Ничего крепче мы и не пили никогда. Да, но от всех этих мыслей мне становится теперь только хуже. - По-моему, воспоминания должны работать иначе. - От них только грустно. Тогда все мы были детьми, тогда мы были счастливы по-настоящему. - Мы и сейчас дети, Миш. - Чепуха, разве детям приходится смотреть на это, переживать такие вещи, а, Максим? Разве дети должны голодать или видеть, как кто-то умирает? В один из таких жизненных моментов ты навсегда перестаешь быть ребенком. Да, возможно, внешне ты никак не изменишься, все на своих местах. Но внутри…черт, внутри будто бы все перевернули с ног на голову. Мне кажется, я уже никогда не буду счастливым. Война вокруг нас закончится – скажут многие, но нет. Когда наши руки устанут воевать, она окончательно переместится в наши души, посеяв еще большую вражду между самыми близкими людьми. Война всегда будет в нас. - Ерунда, Миш. Если бы это было так, то люди просто не смогли бы жить. Что бы ты хотел получить на Новый год? – сменив вдруг тему, поинтересовался Максим. - Не люблю я мечтать о глупостях. Ты знаешь, что все это бессмысленно и несбыточно. - Но я хочу, чтобы сегодня ты помечтал, ради меня. Пожалуйста! И хотя Максим искренне взмолился, я и без этого был не против мечтаний. Просто я их боялся. Мне казалось, что закрыв глаза и погрузившись в свои грезы, уже никогда не получится их оставить. Я не знал, какого подарка мне желать сейчас. Может, чтобы мой отец, наконец, вернулся с войны живым, или чтобы маму перестали изводить на работе по пятнадцать часов в день, а может, чтобы мы наелись всяких вкусностей до отвала? Глаза под опущенными веками то и дело дергались, поток мыслей уводил меня за собой куда-то далеко. Туда, где я никогда еще не был, туда, откуда тяжело вернуться назад. - Вот видишь! – произнес Максим, своим голосом неожиданно обрубив стремительное течение моих мыслей. - Ну а ты? Что хочешь ты? - Честно? – спросил друг. Получив на этой мой кивок, он продолжил. - Знаешь, я хотел бы получить апельсин. - Апельсин? Что за ерунда?! Разве о таком мечтают - Да, почему же о таком нельзя мечтать? - Хм, да просто мечта должна быть о чем-то почти несбыточном, близком к невозможному. А апельсины! Что в них такого особенного? - Я никогда их не пробовал. Видел только, пару раз. В витрине одного магазина, еще давно, до того, как тут все разбомбили. - Не пробовал?! – удивился я. – Ничего в них особенного и нет вовсе! Апельсины, как апельсины… - Да? Тем лучше! Что моя мечта так проста – Усмехнулся Максим. – Я люблю мечтать о чем-то простом. Мне в жизни ничего несбыточно не нужно. Ведь счастье - оно в простоте. - Да, ты хорошо говоришь. Но теперь вокруг голодуха, кусок хлеба едва достанешь, что уж говорить об апельсинах! - Тут ты прав. Но я иногда целыми днями думаю о них. Они как маленькое солнце, которое лежит у тебя на ладони, должно быть, и на вкус апельсин такой же. Будто на секунду внутри тебя все сделалось по-летнему теплым и свежим. - Возможно, но я не помню в их вкусе чего-то подобного. – Пожав плечами, ответил я. - Эх! И все-таки было бы хорошо проснуться вот так утром, а они лежат у тебя возле кровати и дожидаются. В тот момент мне стало так больно, я смотрел на друга, на этого простого, худощавого парнишку и ощущал жуткую беспомощность. Такую сильную, что даже горло раздирала горечь. Апельсины! Ни прекращение войны, ни богатства, ни какие-то розовые замки грез в небесах, а только апельсины! Я поднялся не в силах находиться рядом. Мне хотелось уйти. Обида на этот чертов мир, на несправедливую жизнь навалилась на меня всем своим бессовестным грузом. Того и гляди - задавит! Ощущение беспомощности просто уничтожало. Я всем сердцем хотел помочь другу, просто взять и подарить эти апельсины, но у меня не было ни гроша, абсолютно ничего, что можно было бы заложить или выменять на них да и где их искать зимой? - Куда ты? – спросил Максим. - Так, захотелось побыть одному. - Понимаю, чем займешься? - Ничем. А ты? - На рынок прогуляюсь, в том подпольном клубе при бывшем кафе предновогодние бои, попытаюсь на них проникнуть и поглядеть, что происходит. Ребята дерутся за деньги, ужасно, но в то же время завораживающе. В эту ночь я спал очень плохо, мне то снился Максим, то апельсиновое дерево, полное зрелых плодов, к которым я тянулся руками, но чем сильнее я приближался к дереву, тем меньше оно становилось, а под конец сна и вовсе больше стало напоминать куст с апельсинами размером с горошину. Потом я видел плачущего Максима, сидящего в одиночестве в полной темноте. А после я будто был им, и мне так же точно хотелось получить апельсины, как и ему. Полночи я провел в бреду ощущая во рту их необычный вкус, а потом мне снилось только одно – подпольный клуб, в котором из тебя вышибают дух за деньги. А уже утром я стоял возле него на территории заброшенного рынка. Унылое зрелище - сотни квадратных метров асфальта белой разметки, где прежде располагались маленькие палаточки со всякой всячиной. Я вдруг с грустью подумал о том, как несправедливо изменились времена, погубив десятки семей, которые стали неспособны продавать что-то другим. Клуб представлял собой одноэтажное кирпичное здание, бывшее какой-то маленькой забегаловкой, я не знаю точно, как она называлась. Вспоминая его, мне постоянно видится причудливая вывеска, на которой изображен небольшой казачок с лысой головой, огромным носом в виде пельменя и густыми усами, держащий в руке мутную бутылку. Я никогда не был внутри, но теперь уверенно зашел туда как в сотый раз. Жуткая вонь ударила меня по голове. Пахло так, словно в этом здании кто-то помер несколько дней назад, помер, да так и остался лежать. Мне вдруг представилось, что я буду пахнуть точно так же, когда меня до смерти отделает какой-нибудь громила. В полумраке я не мог разобрать ничего в убогом убранстве помещения, как вдруг кто-то сразу же схватил меня за руку. - Какого черта ты тут забыл? – рявкнул незнакомец. - Я в подпольный клуб пришел. – Тут же на автомате ответил я и сразу понял, как сглупил. - Ты идиот? - Нет, мне просто нужно поговорить с хозяином! – уверенно отвечал я, понимая, что сдавать назад уже поздно. - Ты с ним и говоришь, балда! - Я хочу драться! – выпалил я. - А тебе разве есть восемнадцать? Что-то непохоже, сопляк! – возмутился голос. Только сейчас глаза привыкли к темноте, и я смог рассмотреть своего собеседника. У него было лицо боксера. Я никогда не видел в живую боксеров, но именно так их и описывали в книгах: распухший, переломанный и будто размазанный по всему лицо нос, огромные брови, напоминающие какие-то твердые наросты на плоскости лица и выдающийся вперед подбородок. А сама физиономия издалека походила на отчаянные попытки нерадивого скульптора спьяну сотворить шедевр. Вообще, мне всегда казалось, что такой пестрый набор не распространяется за пределы книг, но, видимо, я глубоко ошибался. - Можно подумать, что вы берете только совершеннолетних! – парировал я. - Разумеется! - И как, много бойцов? – ударил я в его слабое место. Ведь этот человек лукавил, почти все восемнадцатилетние, кто не смог уклониться, давно уже сидят в окопах. - Ты хоть драться-то умеешь? – буркнул хозяин, наконец, отпустив мою руку. В этой схватке я его одолел. - Конечно! – тут же соврал я. - Чтобы биться, нужно внести деньги. Десять рублей с человека. – Спокойно произнес хозяин, но для меня это звучало, как смертный приговор. - У меня нет ни рубля. - Тогда убирайся вон! - Я…я хочу предложить сделку. - Ты? Мне? Сделку? И что же ты предлагаешь, чудак? – надменным голосом произнес хозяин, уставившись на меня подбитым глазом, который то и дело нервически дергался. - Когда я одержу победу, мне не нужен будет выигрыш, вы оставите его себе, а мне только дадите несколько апельсинов. Вот и все. - Что? Ты шутки вздумал тут шутить? Ты точно идиот! – усмехнулся хозяин. - Нет. – Стараясь сохранять серьезность, ответил я. – Мне просто хочется обрадовать друга. Черт, просто сделать подарок человеку, который в жизни не ел апельсинов, разве я многого прошу? Вы ничего не потеряете, разрешив мне драться. Ничего! - Где я тебе их возьму, эти апельсины? По-твоему мы в Африке, а перед нами чертова пальма? Или где они там растут? - Уж не знаю, придумайте что-нибудь вы же все тут контрабандисты! – Воскликнул я и тут же пожалел. Хозяин удивленно посмотрел на меня, но будто бы не услышав последней фразы, продолжил. - Хорошо, мне как раз не хватает противника для парня лет семнадцати, если не струсишь и одолеешь его, то будут тебе эти апельсины. - Когда? - Послезавтра, в восемь вечера будь здесь! – ответил хозяин и тут же отошел от меня. Я вышел на улицу, свежий воздух ошарашил меня еще больше жуткой вони внутри. Я уже успел забыть, что можно так легко дышать. Времени оказалось слишком мало. Нужно было что-то придумать, но кроме как пойти в библиотеку, я ничего не выдумал. Знакомая библиотекарша улыбнулась, завидев меня на пороге. - Здравствуй, Миша! Как ты? – произнесла она, поправив очки. - Добрый день. Мне нужна книга по основам самообороны, у вас есть такая? Удивленно посмотрев на меня, женщина встала и пошла в другую комнату, а затем вернулась с драной книжкой в мягкой обложке. - Мне неудобно у вас просить, но, э, может у вас найдется что поесть? – поинтересовался я, смущенно глядя в пол. Мне пришлось это сделать, потому что я вспомнил, как все боксеры в книгах, которые я читал, перед боем плотно ели, чтобы их не оставили силы. И хотя драться нужно было через несколько дней, но поесть даже сейчас не помешает. - Конечно, Миша, я всегда рада угостить тебя, - все так же улыбаясь, ответила библиотекарша. В очередной раз поразившись добротой этой женщины, я направился в читальный зал. - Надеюсь, ты не попал в неприятность? – поинтересовалась библиотекарша, глядя на необычную книгу в моих руках. - Все хорошо, спасибо! Просто в наше время это может пригодиться, - кисло улыбнувшись, ответил я. – Да и вам бы не помешало. Вокруг война, а вы все продолжаете книжки народу выдавать. - Глупость полная, правда? – усмехнулась женщина, оставляя меня в одиночестве. Усевшись за книгу, я принялся читать: «Азы самообороны: как и куда бить, чтобы удар был серьезным…» Прошло, наверное, сто лет, после того, как закончив чтение, я встал из-за стола. Голова кипела от количества информации полученной в условиях повышенного стресса. Стало ли мне легче после прочтения теории, усвоил ли я что-то и помогут ли мне теоретические знания в грядущем бою – этого я не знал наверняка. Но очень хотелось верить в хорошее. Будет забавно, если после первого же удара я окажусь на полу, и вся моя теоретика покатится в пропасть. Идя домой, я пытался вспомнить все случаи за свою жизнь, в которых мне приходилось драться. Но ничего серьезного кроме последней школьной драки извлечь из своей памяти не получалось. Да и в ней меня неплохо отделали, отчего осознание неизбежности скорой битвы сделалось еще неприятнее. Вечером я лежал в кровати и думал об апельсинах, которые подарю Максиму. Только это занимало мои мысли. Ничего больше. И дело было даже не в подарке. Какой человек в своем уме будет рисковать ради каких-то апельсинов? Но в моем понимании все дело было не только в глупых фруктах. Я просто хотел сделать чуточку счастливее человека, в жизни которого почти не происходило хорошего. Утром следующего дня, когда моя мать ушла на работу, я открыл кладовку и, порывшись, нашел огромный холщовый мешок серого цвета. Набив его всяким тряпьем, я подвесил получившийся снаряд к сухой ветке скорчившегося дерева во дворе дома. Представив, что он – мой противник, я начал наносить хаотичные удары в область корпуса и предполагаемого лица оппонента. Не знаю, насколько нелепо это выглядело, но очень скоро костяшки рук стерлись о грубую ткань и засаднили. Да уж, боец из меня так себе, решил я. Но упорно продолжал думать о маленьких, оранжевых апельсинах цвета яркого солнца. После обеда оставив затею с мешком, я принялся бесцельно бродить по городу, стараясь не попадаться на глаза военным и знакомым людям. Я все думал о предстоящем бое. Страшно ли мне было? Наверное, совру, сказав, что нет. Конечно, страшно, только волновался я не за свое мрачное будущее с выбитыми зубами и поломанными ребрами, я думал об апельсинах. Что если мне не удастся их получить? Что если все будет напрасно? Или того хуже, я добуду их, но они не понравятся Максиму или у него вообще на них аллергия? Но я не мог отступить. Я думал о друге, думал о том, как много он для меня значит и все остальное казалось таким пустяковым. Наступил тот самый день. Встав с утра раньше остальных я уже ощущал себя избитым. Кое-как набив живот хлебом и дешевым маргарином, я начал медленно собираться. Не зная точно, что нужно брать на бой, я на всякий случай взял бинты из материнской аптечки и полотенца с кухни. Разве они будут лишними? Несмотря на возрастающее волнение, вечер подкрался очень незаметно. Сунув бинты в карман, а полотенца за ворот куртки, я поплелся к рынку. Возле здания клуба терлись какие-то странные люди, то и дело поглядывая по сторонам. Только позже я понял, что это были зазывалы, которые осмотрительно выбирали из немногочисленных прохожих потенциальных зрителей предстоящей бойни и заманивали их на зрелище. Я направился к месту собственной казни, на входе меня остановил какой-то старикан. - Мальчик, тебе нельзя! – хрипловатым голосом сказал он, удивленно глядя в мое лицо. На секунду я ужаснулся: что если хозяин меня обманул и не записал в участники, что если меня и, правда, сейчас не впустят туда? - Я пришел драться, мы договорились с хозяином! – стараясь говорить, как можно увереннее, ответил я дрожащим голосом. - Ах, так это ты, я не знал, как ты выглядишь, ну заходи, бедняга! Больно уж молод, вот я и подумал… – произнес он, расстроено покачав головой. На первом этаже было еще темнее, чем в прошлый раз, не успел я опомниться, как кто-то толкнул меня по лестнице вниз. Потеряв равновесие, я едва не упал, чуть не расквасив себе нос досрочно. Как вдруг кто-то снова меня подхватил и буквально поволок дальше. - Вот и ты! – произнес знакомый голос, это был тот самый хозяин. – Я уж думал не придешь! - Апельсины…апельсины достали? – задыхаясь, спросил я. - Достал, достал. Три штуки, как и просил, не болтай. - А посмотреть… - Что? Ты что мелешь, не болтай, вот тебе боксерские трусы, ну-ка раздевайся и напяливай их! Ну! Я еще больше растерявшись принялся нервно раскладывать полотенца и бинты на какой-то старой засаленной скамье, переодеваясь медленно, все время поглядывая на огромные капли жира, темными пятнами украшавшие всю плоскость скамьи. Должно быть, эта уродливая лавка некогда стояла в обеденном зале. Подумать только, кто-то, сидя на ней с аппетитом поедал мясо или какую-то похлебку, да так, что не заботился о сохранности пищи, постоянно проливая драгоценные капли мимо рта. - Что! Ты притащил бинты? Ага, молодец, предусмотрительный малый! – оценив мои скудные пожитки, заметил хозяин. Он наклонился ближе к моему уху и заговорил. – Правила ты знаешь? Я отрицательно покачал головой, рассердившись, хозяин продолжил говорить. - На руках у тебя будут перчатки, наносить удары можно по корпусу и голове, в пах нельзя, знаешь что это? Да чего ты знаешь!? По яйцам, в общем, не бей, и смотри мне! Не вздумай кусаться, а не то я как укушу! Слушай мои команды. У тебя будет три раунда по три минуты, девять в общей сложности. Усек? Я лишь несколько раз растеряно кивнул головой, пытаясь понять, где нахожусь. Это был огромных размеров подвал с кирпичными стенами. В самом его центре располагалось подсвеченное одинокой лампой небольшое возвышение, огороженное засаленными, ровно, как и лавка, канатами. Мне вдруг показалось, что эти тугие веревки кто-то окунал в суп, такими жирными и грязными они были. Ринг, сколоченный из широких досок, покрытых какой-то светлой материей, выглядел жалко. «Хорошо, хоть не так больно будет падать», - только успел я подумать, как одного из бойцов с невероятным грохотом свалили с ног прямо на настил, отчего тот скорчился от боли. Дыхание у меня перехватило, а сердце решило заявить об уходе в кратковременную отставку. Кто-то кинулся поднимать парнишку, но за спинами других я так и не увидел, что с ним произошло. Толпа была везде. Толпа ревела. Толпа ликовала. Толпа была в восторге! Толпа, толпа, толпа! Все это зрелище только ради них, а вернее, ради их денег, а потому хозяин любил толпу всей душой. Надо отметить, что эту самую толпу составляли весьма сомнительные персонажи. Почему-то казалось, что еще очень долго мне будут сниться их протокольные лица, исказившиеся истинно-животным наслаждением. Ко мне снова подскочил хозяин. - Твоя очередь, парень. Готов? – будто бы спросил он, но это едва ли было похоже на вопрос, потому как меня тут же подтолкнули к канатам. Схватившись за них дрожащими руками, я неумело просочился сквозь них. Незримая клетка тут же захлопнулась. Кто-то окликнул меня. Кто-то натянул на меня мокрые, вонючие и невероятно затасканные перчатки с открытыми пальцами. А кто-то другой быстрыми, уверенными мазками нанес какую-то мерзкую субстанцию на физиономию. - Это чтобы тебе быстро не рассекли лицо, - крикнул хозяин прямо мне в ухо. Я не видел их лиц и того, что происходит вокруг. Я не видел никого, кроме своего противника. Он был старше и я его знал. Этот парень учился когда-то со мной в одной школе, еще до войны, когда все было хорошо. Мы никогда с ним лично не общались, но мне была знакома его семья. Несколько месяцев назад с его мамой случилось несчастье – неподалеку от нее разорвался вражеский снаряд, лишивший женщину ноги. Теперь именно этот парень оказался единственным кормильцем в семье. Я был вынужден отнять кусок хлеба у нуждающегося. Но удивляло другое - вместо того, чтобы рисоваться перед другими он очень внимательно, с хищной настороженностью всматривался в меня. Будто бы разрывая мою плоть на атомы, и каждый атом скрупулезнейшим образом изучая. Только позже я понял, что он вел себя, как настоящий воин, не позволяющий себе недооценивать противника. Как бы жалко тот не выглядел. Я услышал громкий звон колокольчика. И все началось. Мы задвигались по кругу, будто бы копируя движения друг друга, примеряясь, присматриваясь и прицеливаясь. А потом он ринулся на меня, и мы схлестнулись как Давид и Голиаф. Но тогда я подумал, что Давиду даже повезло, ведь у него была праща и целая горсть камней, а у меня лишь два кулака. «Ну, так и получай в лоб!» - подумал я и тут же двинул своему врагу между глаз. От сильного удара рука в перчатке застонала. На мгновение мой противник покачнулся, а потом мы сцепились с ним как Шерлок Холмс и Мориарти над водопадом. Его руки ползучие, скользкие постепенно подбирались к моему горлу. Я так ясно видел его перед собой и ринг вокруг нас, но ощущал себя стоящим у самого края книжной расщелины. И будто капельками Рейхенбахского водопада соленый, теплый пот противника обжигал мое и без того раскрасневшееся лицо. Но вот, одна его ладонь уже на моем плече, а другая - подмышкой, и думать почти нет времени, я лечу на твердые доски через его бедро. Перед глазами «Основы самообороны», теперь уже страницы книги я вижу яснее, чем его: «…во время падений рекомендуется прижимать руки к телу, дабы не получить серьезных травм конечностей…». И вот она, моя рука - подлый враг, выставлена, как рычаг, очень ненадежная опора. Усилием воли я быстро прижимаю ее к поясу, в следующий миг моя спина уже на досках и предательски саднит. Он сверху. Хлоп, хлоп! Удар и еще, лицо отзывается огненной болью на каждое столкновение с его огромным кулаком. Но почему я тут? Почему внизу, под ним, и позволяю ему избивать меня? Ведь я могу умереть, да и за что? За апельсины! Какая-то нелепость. Нужно срочно остановить бой! Но нет. Я вдруг вспоминаю Максима. Ведь дело далеко не в апельсинах. Я должен помнить, просто должен. Руки сами собой закрывают лицо. Но где же судья, ведь обязан быть судья, как в боксе и борьбе, который все контролирует. Но это не спорт, а жизнь, хуже быть и не может. Но что делать? «Бороться, разумеется!», - подсказывает мне разум. И я борюсь! Мысленно нахожу его лицо, в тот момент оно не принадлежит ему. Это лицо хулигана, осознанно совершающего акт вандализма. Перекошенное искренним восторгом. Дайте ему еще хотя бы минуту и он уничтожит меня. А звон в ушах все сильнее или это толпа так негодует? Что стало с его глазами? Они принадлежали теперь зверю! Раз! Моя рука пружиной резко выстреливает ему прямо в бровь. Он в смятении, но тело давит, не хуже двух мешков с цементом. Усилие воли. Титаническое! И он тоже на досках! Я бросаюсь к нему, нужно сделать что-то, но я не знаю, что именно. Только бы он не смог продолжать меня избивать. А лицо тяжелое, будто к моим опухшим щекам подвесили маленькие, но назойливые грузики, которые мотаясь около рта, постоянно напоминают о себе. И что-то сладковато-пряное стекает с брови к губам. Я бью его, бью, но кажется, что мне больнее, чем ему. Безымянный герой, обезличенный боец, никто и никогда не узнает этого парня, ведь теперь его лицо изуродовано. Оно как замешанное тесто из пота, пыли и крови, вспухает и расползается. А мне больно, страшно и…приятно? Да, приятно! Каждый удар всплеском радости распространяется по моим конечностям. Все вокруг потеряло возможность звучать. Я решил, что оглох. Не было ничего, кроме безостановочного стука в голове. Мои руки продолжают наносить неточные удары. Я смотрю в изменяющееся лицо своего противника. Ему страшно, а мне только хочется сделать ему еще больнее, только чтобы он не смог встать. Но я вспоминаю его маму с пугающей культей вместо ноги и маленькую сестру, которая останется сегодня без ужина и моя рука на секунду замирает. А где-то далеко в поле полном ржи призрачным звуком до меня доносится колокол. Где-то далеко-далеко, а не под самым ухом. Но меня почему-то оттаскивают в угол. Я победил? Победил! Волна радости перекрывает все остальные эмоции и я ору, ошарашенный, восхищенный, но передо мной лицо хозяина. - Ты чего орешь, идиот? Это только первый раунд, какой «победил»? – кричит он мне прямо в ухо и моя улыбка, как бумажный змей под дождем раскисает и стекает с лица вместе с кровью. Я смотрю в противоположный угол, а там он. Так же точно смотрит в ответ, нет! Сверлит, прожигает, терзает меня, но только мысленно. А взгляд совсем другой, полный уважения и страха. Я смотрю на свои перчатки и свежую кровь на них, что с нами стало? Что я творю такое? Но черт, я не дам ему одолеть меня, не теперь! Видел бы кто его физиономию! Меня обтирают какой-то поганой тряпкой и только сейчас я осознаю, что прошло всего три минуты. Три минуты, а не три тысячелетия, но мне казалось, что там, перед сотней зевак, под градом бесконечных ударов мы познали друг друга лучше, чем монахи из книг познают Дзэн. Будто как припасы моего нового попутчика, расставленные на прикроватном столике, передо мной на тех самых досках находились все его страхи, стремления и мечты. Он хочет одолеть меня, чтобы получить деньги на еду, чтобы было чем накормить остальных – его голодающую семью. Но у меня живот не полнее его живота, а потому я не сдам. Из разных углов мы смотрим друг на друга, как заклятые враги с искренней ненавистью, но мы лишь жертвы обстоятельств. Каждый понимает это, но не хочет принять. Жалости и сожалению нет места на ринге. Мне вдруг становится страшно потерять себя. Звенит колокол и не дает мне закончить этих мыслей. Он как Челубей, направивший на меня своего огромного коня, бросается прямо в ноги. И вот я вознесся на полметра над землей, а потом опять вниз. К проклятым доскам. БУМ! Я чувствую, как он пытается забрать мою руку, отчаянно отводя ее в сторону. Мышцы и связки стонут от боли растяжения, а я кручусь под ним, как крыса, пойманная за хвост, кручусь и, наконец, вырываюсь. Мы снова на ногах, как заправские боксеры, стоим в стойке. Руки перед собой, ноги на ширине плеч, одна, опорная, немного позади, чтоб не упа… Бам! Но это не помогает, и я снова на полу, а он сверху сдавливает меня. Пытаясь сделать меня с покрытием ринга единым целым. Противник так близко ко мне, что я слышу его неровное дыхание и всю напряженность, такое ощущение, что он судорожно бормочет себе под нос: «Я должен победить, должен, ради денег, ради них». А толпа при каждом ударе вскрикивает, будто тоже ощущает его. Рука моего врага, как вода, просачивается между грудью и головой, а потом стальным обручем стискивает мою шею. Я едва успеваю просунуть между ней свою ладонь, а он уже приводит рычаг в действие, пытаясь лишить меня последнего вздоха. Но я держусь, выгнувшись и натянувшись, как тетива для арбалетной стрельбы, сопротивляюсь его действиям. Он пыхтит, он тужится и кряхтит, как будущая мать на родильном кресле. Но его тело горячее и потное, я без труда проталкиваю ладонь вверх по скользкой шкуре, и его рычаг теряет всякий смысл. Своим позвоночником я ощущаю плотные узлы его мышц. Как ось пропеллера я проворачиваюсь, и вот уже все видят мое превосходство. Я сверху. Не даю ему передышки, нещадно нанося в разнобой тычки кулаками по его физиономии. Но его ноги! Как я мог про них забыть, и вот они уже на моем поясе, по взмыленной коже они стремятся выше, останавливаясь на ребрах. Новый рычаг. Я будто в беспощадном дамском корсете чистой стали, ребра податливо начинают стонать под давлением его конечностей. От острой боли я вскрикиваю и поднимаю голову. Что делать? Сил бить уже не достает, я едва-едва терплю эти ножные тиски. Но в толпе я вижу человека, того самого старичка, который стоял на входе. Он с сожалением смотрит на меня секунду-две, а потом, подняв руки вверх, показывает незамысловатый поворот туловищем вправо. Я повторяю его и вот уже мой враг беспомощен, его давление не страшно для меня. Я снова размахиваюсь и ударяю ему в бровь. Кровь брызгами разлетается по некогда белому покрытию ринга. Толпа ревет, словно именно их кровь вытекает из раны моего соперника. Вот он шанс, противник совсем растерялся и я могу его прикончить, но не могу. Перед глазами не он, а женщина с потухшим взглядом, женщина, у которой сегодня ничего не останется – его мать, я вижу на этих досках именно ее. Я медлю, и звонок нас опять разлучает. Я тяжело дышу, а ребра все еще недовольно ноют. Ему пытаются остановить кровь и что-то спрашивают, а он лишь ежесекундно кивает, как болванчик. - Сопляк, ты как? – склонившись надо мной, поинтересовался хозяин. - Нормально, - глухо буркнул я, испугавшись своего хриплого голоса. Теперь он больше напоминал вой сломавшейся турбины. В углу ринга на старом табурете я ощущаю себя загнанной псиной, судорожно вдыхая закипевший воздух и пытаясь выпить как можно больше из металлической кружки и только одна мысль занимает мою голову: «То, что я вижу там, означает ли, что я еще человек?» -Ну-ну! Не все сразу! Хороший бой, а? Еще один раунд и будут тебе апельсины, продолжай в том же духе! – орал мне хозяин. Звон колокольчика. Я с трудом выхожу к центру. Толпа взрывается криками. Конечности налились болью и усталостью. Держать руки перед собой становится невыносимо трудно. Будто каждую мышцу моего тела разрезали на части очень тонким скальпелем, что причиняет мне невыносимую боль. И мне уже не хочется никаких апельсинов. Только не такой ценой. Мой оппонент выглядит свежее, сразу видно, что ему это не впервой. Бой идет к логическому завершению, я замахиваюсь, но он быстрее. Ахиллес метает в меня копье-кулак, и я медленно погружаюсь в глубокую ванну с теплой темнотой. Дыхание сперло, я хочу дышать, но не могу, хочу расцарапывать горло, только чтобы воздух хоть на секунду снова проник в грудь, но пальцы уже не принадлежат мне. Я умер в тот момент, будто и не успев родиться. Сначала был звук. Потом приглушенный свет и вонь человеческих тел. Я лежал на ободранном диване. Болело все. Зрение медленно возвращалось к норме. Я вспомнил о дыхании. Воздух с трудом проникал в глотку через разбитый нос. Пальцы шевелились, но делали это нехотя, очень лениво, будто сами по себе. Я приподнял голову с подушки и посмотрел на хозяина, сидящего передо мной на перевернутом деревянном ящике. - А я подумал, это свет просто выключили, - прохрипел я, кисло улыбнувшись. Мне вдруг стало понятно: все кончено, я проиграл. Апельсины, как нечто эфемерное, на мгновение мелькнули в воображении и тут же безвозвратно растаяли. Все оказалось напрасным. - Да уж, ну и бой! – восхищенно воскликнул хозяин. – Давно такого здесь никто не видел! - Это еще почему? Я попытался съесть. Голова кружилась, откуда-то со лба продолжала медленно капать кровь. - Тот парень бьется много, но выигрывает крайне редко. Сегодня все получилось очень зрелищно. Видел бы ты его после боя! Знатно ты расквасил ему лицо, но он в восторге, просто в восторге! - Что? – тупо произнес я, не понимая его слов. – Разве он не должен…не должен злиться? - Злиться? Почему? Ты же не с ножом в переулке на него напал, а как настоящий мужчина вышел показать на что способен – это достойно уважения! - Но не достойно чертовых апельсинов, - добавил я про себя. Настроение было хуже некуда. - Знаешь, ты ему понравился, в общем, он просил передать тебе это, - произнес хозяин, доставая из-за ящика три огромных, оранжевых шара. Апельсины! Я так давно их не видел, что и забыл какие они большие. На глазах, опухших и усталых, выступили слезы, я закрыл лицо руками и заплакал. Еще десять минут назад я ощущал себя самым взрослым и храбрым человеком в мире, но это все обман. Я все еще мальчик, всего лишь мальчик, способный на многое ради друга. Вот и все. Я взглянул в глаза хозяину клуба. Взглянул и увидел всю правду. Конечно же, он мне врал, тот парень ни за что бы не оторвал кусок хлеба от своей семьи, это все он - хозяин. Он просто подарил мне эти апельсины. - Спасибо, - прошептал я. - Хех, дались же они тебе? Разве стоило ради них так стараться? - Стоило, но вы этого не поймете. – Тихо сказал я. Уходя, я остановился у старой скрипучей двери, постояв пару мгновений, я сказал: - Передайте ему, что мне жаль его маму. Правда, жаль. Из-за жуткой усталости не помню, как вышел из клуба, не помню, как добрался домой и как завалился спать. Помню только растерянное лицо хозяина, это было лицо понимающего, через что мне пришлось пройти, человека, лицо бывшего боксера, готового в любой момент заплакать вместе со мной. И еще я помню три огромных, оранжевых апельсина и то, с какой необычайной нежностью я нес их в дрожащих руках по темным улицам. Утром я осмотрел себя. Отражение в зеркале выглядело паршиво. Глаз подбили, и нос распух, я едва мог через него дышать, губы же напоминали своим видом мешки тонкой ткани, туго набитые крупным горохом. Да и сам овал лица потерял симметричную естественность. Но я был рад. Нет, не потому что получил апельсины, а потому что поступил правильно, позволив ему победить. Я точно знал, что у меня были шансы закончить бой своей победой, с этим не стал бы спорить даже этот парень, но такой исход не дал бы мне ничего, кроме горечи разочарования. Я сунул апельсины за ворот куртки и вышел на улицу. За ночь похолодало еще сильнее и выпал первый снег в последний день года. Непривычно было ощущать его хруст у себя под ногами, теперь он мне напоминал хруст ломающихся костей. Я шел к пруду, зная, что найду там того, кто мне нужен. Он был там. Сидел на холме спиной ко мне, дрожа от холода, и смотрел вдаль. Максим, будто бы погруженный в собственные мысли, ничего не замечал. Я очень ясно видел его почти призрачный силуэт. Я подошел ближе и он повернулся. Секунду-другую друг привычным взглядом смотрел на меня, но потом выражение его лица изменилось. Он вскочил и приблизился, таращась на мое разбитое лицо. Я достал из-за пазухи три апельсина и, улыбаясь как дурак, протянул их ему. - С новым годом, Максим. – Тихо сказал я. И вся боль отступила, я и забыл, что мое лицо горело, забыл, как вчера получал удар за ударом и разменивал жизнь на вещи, которые многие сочли бы бесполезными. Мало кто поймет: стоит или нет так много заплатить за какие-то апельсины? Ведь это такой пустяк. Но я знал, что стоит. Ведь в моей уверенности было гораздо больше смысла, чем в таких суждениях. В тот момент я просто видел слезы на нервически дергающихся глазах друга. В тот момент я ощущал истинное счастье. Мне почему-то подумалось, что после все, что произошло вчера, апельсины не покажутся моему другу кислыми, хоть они и были не совсем зрелыми. А потому, я просто стоял, плакал вместе с ним и улыбался. Улыбался как дурак.